Принц Хаоса - Страница 19

— Что заставляет тебя так думать?

— Я внимательно проанализировал события, — ответил он, — что помогло мне сформулировать и проверить ряд гипотез.

— Мне кажется, научный метод одинаково неприемлем в теологии и в политике, — заметил я, — так что не нужно об этом.

— Но ты сам спросил меня.

— Да, верно, извини. И что же дальше?

— Тебе не кажется немного странным, что Суэйвилл умер именно в то время, когда почти одновременно произошли многие другие вещи, о которых никто даже не мог предполагать?

— Когда-то он ведь должен был умереть, — отозвался я, — а все эти последние события наверняка окончательно его доконали.

— Нет, — возразил Мондор, — здесь присутствовал точный стратегический расчет.

— Для чего? Зачем все это было нужно?

— Затем, чтобы ты смог занять трон Хаоса, зачем же еще? — пожал плечами Мондор.

Глава 4

Иногда, услышав какую-то неправдоподобную вещь, вы просто отмахиваетесь от нее, и все. Но иной раз вы узнаете о чем-то столь же невероятном, и оно отзывается эхом в вашем сознании. У вас немедленно возникает такое чувство, что вы давно уже знали об этом или о чем-то подобном, и вам нет необходимости более подробно углубляться в доказательства. По идее, фраза Мондора должна была полностью шокировать меня, мне следовало бы просто рассмеяться и сказать что-нибудь вроде: «Вот уж ерунда!». Однако я испытывал странное чувство по этому поводу — было ли сказанное им верным или ошибочным, — как будто это уже было больше, чем простое предположение, как будто имел место какой-то грандиозный план, согласно которому я был вовлечен в круг тех сил, которые действовали при Дворе.

Я сделал долгий, медленный глоток из чашки с кофе, затем спросил:

— Вот как?

И почувствовал, что улыбаюсь, встретившись с ним взглядом.

— А ты об этом разве не догадывался?

Я снова поднес чашку к губам. Я уже хотел сказать: «Нет, конечно. Странные у тебя мысли». Тут мне припомнился рассказ моего отца о том, как он одурачил тетушку Флору, выудив у нее всю ценную информацию, восполнившую его потерю памяти. Для этого даже не потребовалось особого ума. Но что, помнится, поразило меня еще больше — сам факт подобного недоверия к родственникам, которое настолько прочно укрепилось в сознании, что стало уже почти рефлекторным. Не обладая его опытом по части семейных интриг, я не мог в полной мере объяснить это. К тому же мы с Мондором всегда были в хороших отношениях, несмотря на то, что он был несколькими веками старше, и в некоторых областях вкусы наши совершенно расходились. Но сейчас, когда я увидел, насколько высоки ставки в этой игре, мне вдруг показалось, что Корвин, а точнее то, что он сам определял как «мое худшее, но более мудрое „я“», тихо произносит, обращаясь ко мне: «А почему бы и нет? Тебе пора попрактиковаться в таких делах, малыш», — и, поставив чашку на стол, я решил воспользоваться советом и хотя бы в течение нескольких минут посмотреть, что из этого получится.

— Я не знаю, было ли у нас двоих на уме одно и то же, — начал я. — Но почему ты не поделился со мной своими соображениями, когда игра была в разгаре, или даже когда она только начиналась, — а теперь так торопишься с выводами?

— И Лабиринт, и Логрус, как выяснилось, обладают разумом, — произнес он. — Мы оба видели этому доказательства. Выполняли они волю Единорога и Змеи, или нет — не имеет большого значения. И в том и в другом случае мы имеем дело со сверхчеловеческими интеллектами. Кто из них возник первым — тема для бесконечной и бесплодной теологической дискуссии. Мы должны проявить интерес к данной ситуации лишь постольку, поскольку она затрагивает нас.

— Правильный расклад, — согласился я.

— Силы, представленные Лабиринтом и Логрусом, веками противостояли друг другу, являясь в то же время равными, — продолжал он, — так что между ними всегда сохранялось равновесие. Они постоянно одерживали небольшие победы друг над другом, каждая из них стремилась присоединить к своим владениям часть владений другой, — и никто не оставался в выигрыше. Оберон и Суэйвилл долгое время были их ставленниками, — так же как Дворкин и Сухьи — посредниками, с которыми Силы вступали в непосредственное общение, когда хотели выразить свою волю.

— Вот как? — спросил я, в то время как он потягивал сок.

— Мне кажется, Дворкин переступил дозволенную черту в общении с Лабиринтом, — снова заговорил Мондор, — и тот подчинил его своему влиянию. Дворкин, однако, был достаточно знающим, чтобы понять это и суметь этому противостоять. Результатом явилось его безумие, оказавшее, в свою очередь, ответное разрушительное воздействие на сам Лабиринт, из-за того, что их связь была слишком тесной. Это привело к тому, что Лабиринт предпочел оставить его, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение. Однако, дело было сделано, и позиции Логруса усилились до такой степени, что он даже смог распространить свое влияние на владения Лабиринта, когда принц Бранд начал свои козни, действуя во имя собственных амбиций. Но он, видимо, не смог сделаться полностью неуязвимым для сил Логруса и поэтому оказался его невольным пособником.

— Все это по большей части только догадки, — заметил я.

— Да, но сам подумай — ведь ни один человек в здравом уме не стал бы совершать поступков, подобных тем, что совершил он. Скорее можно предположить, что они были внушены ему кем-то, чьей целью являлось полное уничтожение сил Порядка, превращение всей Вселенной в царство Хаоса.

— Продолжай, — попросил я.

— С другой стороны, в это же самое время Лабиринт приобрел способность, — или, может быть, он всегда ею обладал, — создавать «призраков» — точные копии тех, кто когда-то прошел его, впрочем, довольно недолговечные. Интересно, не правда ли? Это является подтверждением моего собственного тезиса о том, что и Лабиринт, и Логрус способны напрямую вмешиваться в происходящее. Может быть, Лабиринт решил поставить на твоего отца, как на человека, способного одолеть Бранда?